— Завтра тебя не станет, — прошептал ребёнок миллионеру в палате. Сегодня утром в больницу приехал катафалк… Он лежал, уставившись в потолок. Белая тишина палаты, капельница, ритмично стекающая в вену. Владимир Сергеевич Дронов — миллиардер, основатель крупной корпорации, человек, которого боялись, уважали и ненавидели. Теперь — всего лишь старик в пижаме, едва дышащий, погружённый в сон.

 

Рядом не было никого. Ни детей, которых он отправил учиться за границу и почти не видел. Ни внуков, чьи дни рождения он пропустил из-за «важных встреч». Даже не жены — она ушла давно, устав от вечного одиночества.

 

Осталась только ночь… и его дыхание.

 

Вечером в палату зашла девочка. Шесть лет, пушистые волосы и игрушечная собачка в руках. Она подошла тихо, села на стул и сказала:

 

— Мама говорит, что ты злой… но я так не думала. Ты просто грустный.

 

Он не сразу понял, что она говорит с ним.

 

— А ты кто? — прохрипел он.

 

— Я Аля. У меня тоже капельница. Но я не умру. А ты — да. Завтра, — сказала она с такой простотой, как будто говорила, что завтра будет дождь. — Но не бойся. На улице светло. И я тебя прощу… если попросишь…Владимир Сергеевич моргнул. Казалось, глаза его пересохли от долгого бездействия. Он посмотрел на девочку — она сидела спокойно, болтая ножками, поглаживая свою игрушечную собачку.

 

— Простишь? — переспросил он, с трудом сглотнув. — За что?

 

Аля пожала плечами.

 

— За всё. Люди всегда просят прощения в конце. Ты не хочешь?

 

Он замолчал. Губы дрогнули. Где-то в глубине его груди ворохнулись давние воспоминания: детский смех в загородном доме, тёплые ладошки сына, который когда-то ждал его с работы. Взгляд жены, в котором сначала была любовь, потом — ожидание… и, наконец, холод.

 

Он сжал пальцы. Медленно, почти незаметно.

 

— Я… я не знаю, как. — Голос его сорвался.

 

Аля встала, подошла к кровати и положила свою маленькую ладошку на его.

 

— Просто скажи, что жалеешь. По-настоящему.

 

Он посмотрел на неё. Долго. Глубоко. В этих глазах не было осуждения. Только тишина. Та же тишина, что наполняла палату, только добрая.

 

— Я… жалею. — выдохнул он. — За всё.

 

Аля кивнула. Улыбнулась. Потом обняла его. Её прикосновение было едва ощутимым, как прикосновение сна.

 

— Тогда тебе будет не так страшно. Там будут птицы. И свет. Может, даже немного музыки. Ты ведь любил музыку?

 

Он снова кивнул. А слеза — одна, неожиданная, горячая — скатилась по щеке.

 

Аля повернулась к двери.

 

— Мне пора. Мама говорит, мне нельзя долго сидеть. Увидимся утром.

 

— Но… ты сказала, что я…

 

— Утром, — повторила она, и вышла.

 

 

—

 

Когда медсестра зашла утром, Владимир Сергеевич лежал спокойно. Лицо его было светлым, почти юным. Он умер с лёгкой улыбкой.

 

А медсестра, выходя из палаты, прошептала коллеге:

 

Странно… Кто-то оставил на подоконнике игрушечную собачку.Медсестра аккуратно взяла игрушку в руки. Мягкая, пыльно-розовая, с потёртым ухом — видно, любимая. Она оглянулась: никто не заходил в палату, кроме врачей. Камеры в коридоре не зафиксировали ни одного ребёнка.

 

— Наверное, кто-то из родственников… — предположила коллега.

 

Но никто не пришёл. Ни в тот день, ни позже.

 

 

—

 

Через несколько дней в частной клинике, в другом крыле здания, выздоровела девочка по имени Аля. Врачи говорили о её случае как о чуде: болезнь, от которой дети обычно не возвращаются, вдруг отступила, словно испугавшись. Мама обнимала её и плакала, а Аля только смотрела в окно, будто что-то искала в небе.

 

— Он улыбался, мама, — сказала она тихо. — Там было светло. И пели птицы.

 

— Кто, милая?

 

— Дедушка. Тот, которому было страшно. Я его простила, как он просил.

 

Мама задумалась — в клинике действительно недавно умер старый миллионер. Все только об этом и говорили. Но Аля не могла его знать. Или?..

 

 

—

 

Прошло три месяца.

 

В газете появилось неожиданное объявление: «Фонд Владимира Дронова начинает финансирование бесплатных клиник и детских хосписов по всей стране. Главный офис будет носить имя девочки Аля — в честь доброты, способной изменить даже самое упрямое сердце».

 

Семья Дронова, ранее закрытая, пришла на открытие первой клиники. Его сын — взрослый, сухой человек, — посмотрел на огромный портрет отца, где тот улыбается мягко, по-человечески, и впервые заплакал.

 

 

—

 

Аля больше никогда не видела Владимира Сергеевича. Но иногда, когда она сидела на крыльце, прижав к себе нового плюшевого пса, ей казалось, что где-то в небе звенит тихая музыка… и старик в пижаме кивае

т ей с благодарностью.